 Алексей Александрович Добронравов родился 14 ноября 1880 года в станице Замьяновской (ныне село Замьяны) Енотаевского уезда Астраханской губернии в семье священника Александра Терентьевича и Ларисы Филипповны Добронравовых. Священнический род Добронравовых был приписан к Астраханскому казачьему войску и ведет свое начало от грузинских священников по фамилии Лебанидзе, его деду Терентию поменяли фамилию во время обучения в семинарии. Семья Лебанидзе переселилась в Россию во время управления Астраханской и Терской епархией - Высокопреосвященного Гаия (Токаова, 1808-1821), уроженца братской Грузии. В 1906 году его отцу, священнику Александру Терентьевичу Добронравову было 67 лет, он служил в Покровской церкви села Средне-Ахтубинского Царевского уезда Астраханской губернии. У Алексея было два старших брата – священник Сергей Добронравов и Виктор, и младшая сестра Алевтина.
В 1901 году Алексей Добронравов окончил Астраханскую духовную семинарию. В течение четырех лет он служил учителем русского языка и литературы в школе городка Черный Яр Астраханской губернии (с 1925 года – село, районный центр Астраханской области). В 1904 году он женился на дочери священника Лидии Николаевне  Воронцовой, брат которой, также священник, служил в одной из церквей города Черный Яр. С невестой Алексей познакомился еще в Астрахани, когда учился в семинарии, а она – в епархиальном женском училище. Необходимым условием брака Лидия Воронцова поставила принятие Алексеем Добронравовым священнического сана. В октябре 1905 года он был рукоположен в сан священника. В 1905-1912 годах служил в Иоанно-Богословской церкви села Пролейка Царевского уезда Астраханской губернии (ныне затоплено Волгоградским водохранилищем, теперь на берегу поселок Луговая Пролейка Быковского района), там, в семье отца Алексия и Лидии Николаевны Добронравовых родились три дочери – Ирина в 1906 году, Лариса в 1910 году и Нина в 1913 году. С 27 октября 1912 года он переведен в Николаевскую церковь села Быково того же уезда (также затоплено, рядом поселок Быково - райцентр Волгоградской области).
Священник Алексий Добронравов усердно и беспорочно служил Богу и Его Святой Церкви. В годы службы в Пролейке он занимал должность законоучителя сельского училища, 16 марта 1910 года награжден набедренником. С 1911 года был членом Благочиннического совета III округа Царевского уезда и духовным следователем. Переехав в село Быково, он стал законоучителем в обоих двухклассных училищах. 21 декабря 1912 года согласно представлению Совета Кирилло-Мефодиевского братства за труды по миссии отцу Алексию преподано архипастырское благословение. Уже в годы революции, в 1918 году к празднику Святой Пасхи священномученик Митрофан, епископ Астраханский и Царевский, наградил его камилавкой.
Младшая из дочерей отца Алексия – Нина Алексеевна, вспоминая, рассказывала своим сыновьям, что годы, проведенные в Пролейке и Быково, были самыми счастливыми в ее жизни. В гостях у них часто бывали местные священнослужители, учителя и врачи. Приезжали иногда близкие и дальние родственники из Астрахани и слободы Николаевской.
Однажды, в числе других был проездом и какой-то военный офицер — в мундире, с усами и аксельбантами. С этим военным произошел любопытный смешной эпизод. Когда он входил на крыльцо и потом в сени дома, в это время в сени выскочила по какому-то делу горничная Машенька. Была она молодой и симпатичной девушкой. Батюшка и матушка всегда хорошо одевали Машеньку — в добротные, нарядные платья. Когда офицер столкнулся с Машенькой в сенях, он любезно расшаркался перед ней и поцеловал ей ручку, ошибочно приняв ее за матушку, которую не знал в лицо. По поводу этого случая батюшка много раз весело смеялся.
Отец Алексей был всегда подвижным, энергичным, разговорчивым, очень эмоциональным и жизнерадостным человеком. Его матушка, наоборот, была спокойной, степенной, больше молчаливой. Когда батюшка особенно разгорячится, она укоризненно его останавливала: «Алеша, ну что ты? Успокойся! Нельзя же так!» И ее слова действовали успокаивающе, батюшка как бы спохватывался и говорил: «Да-да, Лидушка. Все, все, я успокоился и больше не буду».
Матушка Лидия хорошо играла на пианино. Играла какие-то спокойные, задушевные мелодии, из репертуара классической музыки. Пианино было черное, богатое, с золотым орнаментом, с изогнутыми золотистыми подсвечниками по краям, с резным инкрустированным деревом. Это пианино после революции по решению местной советской власти взяли в дом культуры. Сказали - на время, но не вернули. В этом доме культуры пианино вскоре было разбито и пришло в полную негодность. Потом оно с оторванной крышкой, раскуроченными клавишами долго еще валялось в сарае-дровнике во дворе дома культуры. Печальный и вроде бы пустяковый «пианинный» эпизод в их жизни был на самом деле грозным предвестником тех горьких мучений и бед, которые в последующие годы обрушились на эту мирную, счастливую семью.
 В конце 1918 года священника Добронравова перевели в Николаевскую слободу Царевского уезда Астраханской губернии (располагалась в 5 километрах от современного города Николаевска Волгоградской области), где он служил сначала в Александро-Невской, а потом в Никольской церкви. Отец Лидии Николаевны, протоиерей Николай Иванович Воронцов, умерший незадолго до революции, был настоятелем главной Николаевской церкви, ее братья служили священниками в многочисленных храмах этой богатой купеческой слободы.
Первый раз отца Алексия арестовали в 1919 году, и обвинили в вооруженном сопротивлении частям Красной армии. Во время боев в Николаевской слободе белые установили пулемет на колокольне Николаевской церкви и стреляли по красноармейцам. Спасло отца Алексия поручительство красного командира по фамилии Соломин, который раньше был его учеником в школе Черного Яра.
В 1919 году при отступлении Добровольческой армии отец Алексий тайно уехал на Кавказ, в Грозный, где служил в церкви женского монастыря. Вскоре вызвал туда семью, но впоследствии, в мае 1920 года, вернулся с семьей в Николаевскую слободу.
В следующий раз отец Алексий Добронравов был арестован ОГПУ в 1923 года за «контрреволюционную деятельность», но вскоре выпущен на свободу без судебного разбирательства. В двадцатых годах отца Алексия неоднократно вызывали на допросы в органы ОГПУ, угрожали, принуждая к сотрудничеству, заставляли писать доносы на прихожан, сообщать об услышанном на исповеди. Отец Алексий отказывался быть осведомителем, иногда его держали один-два месяца под арестом, но потом отпускали. К 1930 году протоиерей Алексий Добронравов стал благочинным Николаевской слободы.
В марте 1933 года было арестовано трое слободы Николаевской, к тому времени райцентра Нижнее-Волжского края. Первым, 14 марта 1933 года, Николаевским райотделом ГПУ был арестован Б., 35-летний портной. Главная его вина была в том, что он не хотел работать в местной швейной артели «Игла» из-за низких расценок и открыто выражал свое недовольство. В эти годы государство проводило коллективизацию кустарей-единоличников, всех их заставляли работать в артелях. Б. оказался неудобным в артели человеком — открыто выражал все, что думает, стремился работать на себя, а не на артель. Он пел в хоре Никольской церкви и не выходил на работу в артели в церковные праздники. Все это было поставлено ему в вину как «саботаж». В августе 1932 года он был исключен из артели «Игла», в деле подшиты протоколы решений правления и собрания артели о его исключении, как «чуждого элемента», что использовалось следствием как обстоятельство, отягощающее его вину. С тех пор он занимался покупкой на рынке подержанных вещей, их переделкой и продажей, что в документах следствия названо словом «спекуляция». Но следствие обвиняло его не в саботаже и спекуляции, а в «антисоветской агитации». Такой «агитацией» он занимался не только выражая свое недовольство в артели, но и в дружеских разговорах.
В день ареста Б. был допрошен и назвал фамилии всех собиравшихся у него дома, по домам знакомых и в церковной сторожке на спевки с их адресами. Многие из них, были прихожанами Никольской церкви, членами «двадцатки» (или исполоргана) и пели в церковном хоре. Еженедельно певчие собирались на спевки, после которых часто продолжали общение за скудными трапезами дома у одного из них. В разговорах часто высказывались о наболевшем – недостатке хлеба, высоких налогах, арестах. Эти разговоры и были поставлены всем в вину как «антисоветская агитация».
На следующий день были арестованы названные Бондарем среди участников «антисоветских» разговоров 60-летний В. и 68-летний К., крестьяне-единоличники. В январе 1933 года он были осуждены за невыполнение плана по сдаче семян государству и приговорены к 7 годам ссылки за пределы Нижне-Волжского края каждый, однако, приговор в их отношении еще не был исполнен и они находились на свободе. Очевидно, органы ГПУ посчитали недостаточным приговор к ссылке для единоличников и решили его ужесточить, добавив антисоветскую агитацию. Пожилые крестьяне имели неосторожность выражать недовольство приговором в кругу своих знакомых. На допросах Б. и К. довольно откровенно рассказывали о встречах и разговорах со знакомыми, называли имена и фамилии, даты разговоров. Возможно, они не были еще в 1933 году знакомы с методами следствия в ГПУ и не представляли, что разговоры за рюмкой могут стать преступлением.
Все арестованные, по всей видимости были для следствия средством подобраться к священникам Никольской церкви. В 1933 году священный сан еще не рассматривался как доказательство контреволюционной деятельности (как это стало позже) и следствию нужно было найти доказательства антисоветских высказываний. В тот же день, 15 марта, в среду третьей недели Великого поста, были арестованы второй священник Никольской церкви протоиерей Г. и псаломщик Матвей Васильевич Голубев. В показаниях Б. и К. их фамилии были названы среди участников встреч и разговоров. 65-летний Голубев был допрошен в тот же день. Протоиерей Г. ждал допроса целый месяц — до Пасхи. М.В.Голубев, будучи лишен избирательных прав как церковнослужитель, в последние годы престал числиться в документах псаломщиком, а стал называться сторожем и председателем исполнительного органа церковной общины — старостой. Это и ставилось ему в вину на первом допросе. Старый псаломщик вел себя на допросах достойно и, разобравшись с методами следствия, заявил что лично писал все жалобы в райисполком — на снятие колоколов и церковной оргады.
Кроме трех обвиняемых, в марте были допрошены как свидетели два родных брата Б. Они, вероятно, под угорозой возможного ареста, давали путаные показания о различных разговорах, в которых изменяется состав участников, но повторяются одни и те же темы – нехватка продовольствия и недовольство жизнью. Скорее всего, об этом говорили тогда все, еще не будучи напуганы массовыми репрессиями. Неизвестно, как звучали вопросы следователя и ответы свидетелей, все показания написаны одной рукой, скорее всего следователя Крапивина, который вел дело. Следователь мог переделать по-своему рассказы подследственных и обвиняемых, выдернуть из них нужные факты и подать их в протоколе, так что человек признает свою вину в том, в чем сам никакой вины не видит. Корявые подписи подследственных и свидетелей показывают, что они были простыми малограмотными людьми, не искушенными в крючкотворстве ГПУ.
После первых арестов и допросов следствие было приостановлено. Великий пост в 1933 году стал тяжелым испытанием и для пятерых заключенных в районном следственном изоляторе, и для их родственников и для настоятеля — протоиерея Алексия Добронравова. Были арестованы его ближайшие помощники — второй священник и псаломщик и трое певчих церковного хора и членов «двадцатки». Возможно, власти ждали от отца Алексия каких-то необдуманных действие или слов во время многолюдных праздничных богослужений. 16 марта следователь запросил у казанчея церковной общины отчеты о собранных в церкви денежных средствах. Готовился новый этап и следствие возобновилось 4 апреля, во вторник Вербной недели. Были допрошены как свидетели (хотя и на бланках протоколов допросов обвиняемых) три человека, участвовавших в разговорах. Один из них, вероятно член артели «Игла», дал показания против Б., подвтердив его «дерганизацию» труда в артели, саботаж и спекуляцию на рынке. Два других свидетеля спрашивались уже о Никольской церкви.
С этого времени в показаниях свидетелей становится видна главная тема – рассказы о событиях в Никольской церкви, из-за которых и затеяно было все дело, чтобы сделать из него дело о «контрреволюционной организации церковников». События эти выражались в том, что священники Алексий Добронравов и Г. были обложены налогом, который для них выплатить не представлялось возможным. Начиная с начала 1932 года священники в воскресные дни, совершая богослужение по очереди, по окончании Литургии с амвона обращались к прихожанам с просьбой о пожертвовании денег для уплаты налога. Священники откровенно объясняли причину сборов — непомерные налоги и проходили по храму с тарелкой. Таким образом до их ареста было собрано и сдано в райфо в счет уплаты налогов священнослужителей 2100 рублей.
В Великую Пятницу и Великую Субботу были допрошены еще три свидетеля и обвиняемый В. Следователь наводил всех допрашиваемых на эти сборы и во всех протоколах они возникают без внутренней логики. Впрочем, все свидетели и арестованные посещали храм и были свидетелями обращений священников и последующих сборов денег. Одна свидетельница передавала недовольство прихожан этими сборами. Наконец, на второй день Пасхи были допрошены протоиерей Г. и, вторично, псаломщик Голубев. Их показания, подтвердившие факты сбора денег и слова о непосильных налогах, дали возможность арестовать и настоятеля.
18 апреля, на Светлой неделе, протоиерей Алексий Добронравов был арестован. При обыске у настоятеля нашли 317 рублей и четыре номера «Журнала Московской Патриархии». Допрашивался он на следующий день, 19 апреля, протокол очень путаный и местами непонятный. Скорее всего, отцу Алексию было непонятно, в чем его обвиняют, а следователю были непонятны слова священника о церковных делах и он всячески старался придать им обвинительный смысл. Он не отрицал посещений с требами дома монахинь, живших в Николаевске, свою проповедь на похоронах одной из них. Несколько странно звучит, переданная в протоколе тема проповеди - «монашество и иночество не являются спасением души», но эти слова были записаны следователем и неизвестно, в каком контексте они были сказаны. Он подтвердил известные факты — ходатайство церковной «двадцатки» перед райиспокомом против снятия колоколов и сборы денег для уплаты налогов по воскресным дням.
Подтвердил отец Алексий и факт посещения своего епархиального архиерея — Высокопреосвященного Серафима (Александрова), митрополита Саратовского, в октябре 1932 года (Высокопреосвященный Серафим (Александров), митрополит Саратовский и Петровский, управлял Саратовской епархией с 15.06.1928 года по 11.08.1933 года). Как благочинный Николаевского округа, он обсуждал с архипастырем планы советской власти по строительству будущей Волжской ГЭС. Возможно, именно в 1932 году впервые появились эти разговоры. Сама Волжская ГЭС севернее Сталинграда начала строиться только после войны в 1950 году, и закончена к 1961 году. В результате ее сооружения образовалось Волгоградской водохранилище, в зону затопления которого попало множество населенных пунктов левобережья Волги, в том числе и Николаевск. Нынешний город Николаевск, районный центр Волгоградской области, построен заново в 5 километрах к югу от места, на котором стояла частично затопленная, частично снесенная слобода Николаевка. Тем не менее разговор и последующая переписка благочинного с архиереем были интерпретированы следствием с неожиданной стороны. Планы по сооружению плотины через Волгу и затоплению Николаевки были приписаны именно «контрреволюционной организации церковников» в целях борьбы с советской властью. Это абсурдное обвинение вполне достойно других «раскрытых контрреволюционных заговоров» тех лет. Больше ни отца Алексия, ни других обвиняемых не допрашивали. У следствия была полная картина «антисоветской организации». В тот же пасхальный день, 19 апреля, допросили еще трех свидетелей, в том числе казначея храма и члена ревизионной комиссии. В их показаниях, всплыли темы якобы имевшей место растраты церковных средств бывшим казначеем храма. Письмо, вероятно, от него в адрес Добронравова было приобщено к делу, но развития в документах следствия эта тема не получила.
В заключение следственных мероприятий была проведена чисто формальная очная ставка между свидетелем П. и обвиняемым Б., не добавившая ничего нового к делу. Наконец, еще через месяц было сформулировано обвинительное заключение и вынесено решение районной тройки: двоих священников приговорили к трем годам концлагеря, смутьяна Б. — к одному году концлагеря. Престарелых псаломщика Замятина и двух крестьян освободили. Впрочем, двум последним предстояло отправиться в высылку. Протокол заседания тройки даже не был вовремя приобщен к делу, выписку из него подшили только в 1969 году, при реабилитации.
Священник вернулся из этих лагерей в конце 1936 года больной, разбитый, одряхлевший, почти без зубов. О своей жизни в лагерях он почти ничего не рассказывал, известно лишь, что сидел он где-то в районе Байкала. На расспросы отвечал неохотно и скупо. Стал молчаливым, задумчивым, невеселым. После освобождения из мест заключения отец Алексий Добронравов приехал в станицу Перекопскую Клетского района Сталинградской области, где стал служить священником Богоявленской церкви. В Перекопскую он приехал из Астрахани, где у него жили родственники. Управляющим Сталинградской епархией в те годы – 1935 - 1937, был епископ Антоний (Романовский, 1886-1962), который неустанно противодействовал обновленцам, но в 1936 году он находился в ссылке и заключении, а в 1937 году был уволен на покой. Астраханским епископом был преосвященный Андрей (Комаров), который после суда над ним в 1936 году, устранился от управления епархией. В Сталинграде был обновленческий епископ, но отец Алексий ничего не говорит о Сталинграде, утверждает, что приехал из Астрахани. Ничего не говорится и о формальном назначении на приход, это объясняется тем, что Сталинградская епархия была лишена нормального канонического возглавления и протоиерей Алексий Добронравов мог приехать в Перекопскую по совету своих родственников или астраханских священников, знакомых по учебе в семинарии, в частности, Преосвященного Андрея (Комарова), жившего в Астрахани.
Из станицы отец Алексий вместе с матушкой несколько раз приезжали в Сталинград, чтобы навестить своих дочерей и понянчить внуков. К этому времени все его дочери жили уже своей самостоятельной жизнью, были замужем, имели свои семьи. При встрече много разговаривали о литературе, о писателях (зять отца Алексия Тихон Власенко тоже был учителем русского языка и литературы). О политике не говорили. О лагерях его не расспрашивали, а он о них не заговаривал. Когда подходило время уезжать из Сталинграда в Перекопскую, батюшка всегда совал в руку дочери деньги и, когда она возражала, быстрым шепотом настойчиво говорил: “Бери, бери, Нинушка, не отказывайся! Тебе надо хорошо питаться, у тебя маленький Олежка, ты его кормишь. Это тебе от нас с матерью. Ну, все, до свидания, с Богом!” Потом они оба обнимали с поцелуями зятя, дочь, целовали маленького внука и уходили в слезах…
В последний раз отец Алексий был арестован 12 февраля 1938 года (в субботу перед Прощеным воскресеньем) «за систематическую агитацию и церковную пропаганду, а также высказывания террористического характера». При обыске у священника изъяты следующие ценности: облигации на сумму 100 рублей, одно золотое кольцо, серебряная дарохранительница и девять церковных книг. Дело № 7444 вели в Клетском райотделе НКВД в течение всего двух дней – 12 и 13 февраля 1938 года. Начинается дело с характеристики на Добронравова, написанной в местном сельсовете и неподписанной. В ней говорится, что с момента начала его служения в станице он «все время вел подрывную работу, отрывал, агитировал на обеднях верующих против мероприятий, проводимых советской властью. Вел подрывную работу во время выборов в Верховный совет СССР – агитировал против выдвинутых кандидатур… С момента прибытия в Перекопскую стало заметно падение трудовой дисциплины в колхозе».
В деле содержатся показания свидетелей, четырех жителей станицы Перекопской, о том, что А.А.Добронравов приехал в станицу в 1936 году, не имея определенных занятий, бродяжничал, ходил в соседние села с целью  проповедовать религию. Особое внимание в деле уделено его связям с белогвардейцами и участию в «в 1933 году контрреволюционной организации в слободе Николаевской, которая планировала на своих тайных собраниях террористические акты против советской власти» Эти факты могли быть известны жителям Перекопской только со слов следователя. В ответах на вопрос об антисоветской и антиколхозной пропаганде, которую среди населения якобы вел Добронравов, свидетели показали, что Добронравов А.А. будто бы “ходил по селам и говорил, что советская власть - это неправедная сила, угнетающая народ”, что “большевики-коммунисты разоряют народ и присваивают все их добро себе”, что “в святом писании ничего не сказано ни о советской власти, ни о колхозах, значит все это не от Бога, а от нечистой силы”, что “скоро всему этому будет конец, колхозы развалятся и советская власть провалится...” Во всех показаниях свидетелей записано и то, что Добронравов “призывал людей не подчиняться советской власти, враждебно настраивал против нее народ, агитировал людей ходить в церковь на молитвы” и что он якобы ”ждал прихода армии интервентов, надеялся, что они свергнут советскую власть и разгонят колхозы...»
Главное свидетельство достойного исповеднического подвига отца Алексия Добронравова – протокол его допроса. Начинается он, как обычно, с анкетных данных, которые уже сами по себе становились пунктами обвинения. Например, происхождение и социальное положение – «сын священника, священник с 1905 по 1938 год». На вопрос о службе в белых и других контрреволюционных армиях, участие в бандах и восстаниях против Советской Власти, отец Алексий честно ответил, что «с 1919 по 1920 отступал с Деникинскими частями, вернулся в мае 1920 года». После перечисления его анкетных данных следователь стал задавать обвиняемому развернутые вопросы, пересказывая показания лжесвидетелей. Отец Алексий, имея опыт общения со следствием, отвечал на них твердо, отрицательно и очень коротко. После вопросов о происхождении и роде занятий, следователь спросил о службе в белой армии, ведь по показаниям лжесвидетелей, Добронравов служил якобы в карательном отряде генерала Алексеева, что абсурдно, так как генерал М.В.Алексеев, начавший организацию Добровольческой армии, скончался в 1918 году. Следователь не столько спрашивает отца Алексия, сколько утверждает, начиная свои вопросы со слов «следствием установлено», хотя у следствия имелись только показания четырех свидетелей.
Вопрос: Расскажите о службе в белой армии
Ответ: На службу в белых я не мобилизовался, а при отступлении белых, я отступал с Белыми на Кубань с Деникинцами.
Вопрос: Следствием установлено, что по прибытию в поселение Перекопскую Вы проводили к.р. революционную деятельность направляли массу против Сов. власти, говорили, что Сов. власть сделал антихрист за наши грехи, и поддерживать Сов. власть есть великий грех, признаете в этом себя виновным?
Ответ: Против Сов. власти я агитацию не вел, также и не говорил за сов.власть.
Вопрос: Следствием установлено, что Вы распространяли слухи о войне, говорили войну против Сов.власти готовят капиталисты, мы верующие должны поддержать в войне капиталистов, потому что Сов.власть нас всячески притесняет: признаете в этом себя виновным?
Ответ: Нет, таких разговоров я не вел и не мог говорить, в этом я себя виновным не признаю.
Вопрос: Вы бродили по хуторам с агитацией против Сов.власти, вовлекали народ в церковь, а когда Вас предупреждали Вы говорили я шел против Сов.власти с первых дней революции и буду идти до конца, я Сов.властью обижен, простить коммунистам за издевательство нельзя. Признаете в этом себя виновным?
Ответ: Случай у меня выезда на хутор был, но агитацией я не занимался.
Отцу Алексию устроили очную ставку с одним из свидетелей, повторившим обвинения в адрес священника, в том числе про его угрозы в адрес представителей советской власти в станице – «террористические настроения». Добронравов и на очной ставке ответил коротко: «Да, за религию я агитацию вел, ибо это моя обязанность, но высказывать угрозы я не высказывал. Я виновным себя не признаю, больше я ничего показать не могу».
Обвинительное заключение по делу отца Алексия Добронравова повторяет все обвинения, вложенные в уста свидетелей: «В период гражданской войны служил в белой армии в карательном отряде генерала Алексеева – попом, с последним отступал до Черного моря. После революции служил попом в селе Быково Сталинградской области. За контрреволюционную деятельность дважды арестовывался, осуждался к трем годам лишения свободы. В 1936 годы по отбытию срока наказания прибыл в Клетский район, служил попом. Проживая в ст. Перекопской, занимался бродяжничеством, вел контрреволюционную пропаганду среди населения, верующих, агитировал население идти в церковь, распространял клевету на советскую власть, высказывая террористические настроения к вождям партии и правительства, организовал верующих против выборов выдвинутых кандидатур в Верховный совет СССР». Обвинительное заключение вынуждено засвидетельствовать, что А.Добронравов «виновным себя в контрреволюционной деятельности не признал». Далее, следователь утверждает, что «изобличаясь при очной ставке со свидетелем Вешенсковым, в высказываниях виновным себя частично признал», но, как сказано выше, отец Алексий Добронравов признал лишь, что он «вел агитацию за религию», проповедовал учение Православной церкви, что является его долгом, как священника.
Несмотря на абсолютную недоказанность вины (никаких вещественных доказательств, как и в 1933 году, в деле нет), несмотря на полное отсутствие состава преступления, Клетский РО НКВД направил это уголовное дело по статье 58 пункту 10 Уголовного кодекса РСФСР, в Сталинград - в Управление НКВД - для вынесения окончательного приговора “тройкой”. Вместе с делом в Сталинград (по-видимому, в ночь с 13 на 14 февраля) на “черном вороне” был отправлен и отец Алексей Добронравов.
14 февраля 1938 года заседание тройки при Управлении НКВД по Сталинградской области вынесло постановление о расстреле протоиерея А.А.Добронравова за то, что «систематически вел контрреволюционную агитацию и церковную пропаганду, высказывал контрреволюционную повстанческую и террористическую пропаганду». Приговор приведен в исполнение через три недели, в 1 час 50 минут 5 марта 1938 года в Сталинграде, место захоронения неизвестно.
По заключению прокурора Волгоградской области А.А.Добронравов посмертно реабилитирован 4-7 июля 1989 года за обе судимости.
Источники:
1. Уголовное дело № 23539пф архива Управления ФСБ РФ по Волгоградской области.
2. Уголовное дело № 22091пф архива Управления ФСБ РФ по Волгоградской области.
3. Воспоминания родственников, собранные внуками Олегом Тихоновичем, Игорем Тихоновичем и Юрием Тихоновичем Власенко.
4. Православная энциклопедия, т. II., сс.360, 639-640
5. Архивная справка АОГУ «Государственный архив Астраханской области» от 30.06.2008 г. № 538/01-20
Подготовил священник Евгений Агеев
Согласовано: сотрудник епархиального Отдела по канонизации святых Антонов Д.Д.
Источник: http://frolovo.orthodoxy.ru/dobronravov.html
|
